– Да? – сказала она, увидев меня.
На ней были сиреневые трусики с кружевами. Она и не пошевелилась, чтобы скрыть от меня эту красоту.
– Никого из начальства нет? – спросил я.
– Только мы, цыплятки, – отозвалась блондинка. Она говорила с южнолондонским акцентом и той бойкостью, что часто сочетается с этим выговором. – А кто вам нужен, старик или Элфи?
– Вы вполне меня устроите.
– Спасибо. – Она приняла это как должное, сверкнув отработанной безлично-кокетливой улыбкой. Закончив одну ногу, она вытянула ее и стала шевелить пальцами, чтобы поскорее высох лак. – Сегодня собралась на танцы, – пояснила она. – В босоножках.
Я подумал, что вряд ли кто придет в восторг от ее педикюра. Кроме ног, у нее имелась еще и маленькая грудь под белым свитером, а также талия, стянутая розовым лакированным поясом. Судя по ее фигуре, ей было лет двадцать, а по ее лицу, последние шесть лет она только и занималась тем, что прыгала из постели в постель.
– Поработайте и над второй, – предложил я.
– А вы не спешите?
– Больно завораживающий ландшафт.
Она понимающе хихикнула и принялась за дело. Зрелище получилось еще более впечатляющее. Она видела, что я наблюдаю за ней, и получала от этого удовольствие.
– Как вас зовут? – спросил я.
– Кэрол. А вас?
– Келли. Как долго вы храните обычно пленки?
– Пленки? По-моему, вечно. – Она без труда переключилась на деловую тональность, продолжая тем временем без стеснения накрашивать ногти. – По крайней мере, пока мы еще не уничтожили ни одной. Правда, мы снимаем скачки недавно, всего полтора года. Неизвестно, что будет, когда мы загромоздим главный склад до потолка. Ведь у нас не только скачки, но и автогонки, гольф-турниры – а они по три дня подряд идут – и все такое прочее...
– А где ваш главный склад?
– Вон там. – Она махнула кисточкой с розовым кончиком в направлении когда-то кремовой двери. – Хотите взглянуть?
– Если вас не затруднит.
– Тогда вперед!
Она докрасила вторую ногу. Шоу закончилось. Вздохнув, я отвел глаза и подошел к вышеуказанной двери. Там, где у дверей обычно бывает ручка, имелось лишь круглое отверстие. Я толкнул дверь и очутился в другой большой комнате, уставленной стеллажами, словно библиотека. Только полки простые, а на полу не было обычного коврового покрытия.
Половина стеллажей пустовала. На других лежали квадратные коробки с бумажными наклейками, на которых было аккуратно напечатано содержание того, что внутри. В каждой такой коробке находились пленки скачек одного дня, и размещались коробки в хронологическом порядке. Я вынул датированную днем, когда я выступал в Рединге на Уроне и Скитальце, и заглянул внутрь. Там было шесть круглых жестянок с 16-миллиметровой пленкой, пронумерованных от одного до шести. Номер седьмой отсутствовал.
Я вынес коробку к Кэрол. Она все еще сидела на столе, шевеля пальцами и листая женский журнал.
– Что вы там раскопали?
– Вы выдаете пленки?
– За деньги.
– Кому именно?
– Всем, кто пожелает. Обычно это владельцы лошадей. Они часто просят нас сделать копии. Мы и делаем.
– А стюарды тоже ими интересуются?
– Стюарды? Ну если у них возникают какие-то сомнения насчет скачки, они просматривают фильм прямо на ипподроме. Старик Ван-как-его-там и Элфи проявляют пленку сразу же.
– Но бывает, они просят выслать пленки потом?
– Бывает. Когда им надо сравнить выступления какой-нибудь лошади. – Внезапно она перестала качать ногой, положила журнал и уставилась на меня: – Келли... Келли Хьюз?
Я не ответил.
– Хм, вы совсем не такой, каким я вас представляла. – Она склонила набок свою белокурую голову, изучая меня. – Никто из этих журналистов и словом не обмолвился, что вы хороши собой и сексапильны.
Я расхохотался. У меня кривой нос и шрам через всю щеку – след от удара копытом, и среди жокеев я не считался сердцеедом.
– У вас такие глаза, – сказала Кэрол. – Темные, вроде бы улыбающиеся, но в то же время печальные и замкнутые. Меня от такого взгляда прямо дрожь берет.
– Это вы все где-то вычитали, – со смехом сказал я.
– Никогда! – И она тоже расхохоталась.
– Кто брал фильм, отсутствующий в коробке? – спросил я. – И для чего именно он понадобился?
Она преувеличенно громко вздохнула и сползла со стола в пару ярко-розовых сандалий.
– Что это за пленка? – Она посмотрела на коробку, на ее номер и двинулась походочкой Мэрилин Монро к картотеке у стены. – Так, пожалуйста. Официальный запрос от стюардов. С просьбой выслать пленку последней скачки в Рединге.
Я взял у нее письмо и прочитал его сам. Написано было ясно: «Последняя скачка в Рединге». Не шестая, а последняя. А всего тогда было семь скачек. Значит, если и была ошибка, то не по вине Кэрол или ее фирмы.
– И вы выслали кассету?
– Конечно. В соответствии с инструкциями. Большому начальству. – Она положила письмо обратно в папку. – А что, они вас, значит, ухлопали?
– Кассета тут ни при чем.
– Элфи и старик говорили, что на «Лимонадном кубке» вы, видать, сколотили состояние, если рискнули ради этого даже лицензией.
– Вы тоже так считаете?
– Ну да. Все так думают.
– Все-все?
– Угу.
– Ни гроша!
– Тогда вы просто болван, – откровенно поделилась она со мной. – Чего ради вы это сделали?
– Я этого не делал.
– А! – Она понимающе мне подмигнула. – Вы ведь обязаны это говорить, да?
– Ну что ж, – сказал я, возвращая ей коробку с кассетами скачек в Рединге. – Все равно спасибо. – Затем я коротко улыбнулся ей на прощание и двинулся по пестрому пятнистому линолеуму к двери.