– Видели его? – спросила Роберта.
– Да.
– Ну так кто же это?
– Лорд Гоуэри.
Она чуть не поперхнулась:
– Келли!.. Не может быть!
– Я хочу с ним поговорить.
– Это ни к чему не приведет.
– Кто знает.
– Но рассердить лорда Гоуэри – это последнее, вот именно, последнее, что может вернуть вам лицензию. Разве вы этого не понимаете?
– Да... Он не будет особенно учтивым. Поэтому не отвести ли мне вас к Бобби?
У нее сделался очень обеспокоенный вид.
– Но вы не скажете ничего такого... никаких глупостей? Ведь речь идет и о папиной лицензии... Имейте это в виду...
– Постараюсь не забыть, – отрезал я.
Она подозрительно на меня покосилась, но без дальнейших уговоров повернулась, чтобы идти к Бобби.
Не успели мы выйти из бара, как нас остановил Джек Роксфорд, спешивший к нам через толпу.
– Келли, – сказал он, с трудом переводя дух. – Я хотел разыскать вас и объяснить, до чего мне неловко, что Грейс устроила такое... Она не в себе, бедняжка... Мисс Крэнфилд, я очень извиняюсь...
– Все в порядке, мистер Роксфорд, – сказала Роберта чуть смягченным тоном.
– Я бы не хотел, чтобы вы подумали, что я разделяю... все, что наговорила Грейс о вашем отце.
Он смотрел то на нее, то на меня, смущенно и расстроенно. Худощавый, застенчивый человек лет сорока пяти: лысина на макушке, нервно бегающие глаза, постоянно озабоченное выражение глаз. Неплохой тренер, но неуверенность в себе мешала ему добиться прочного положения в мире скачек. Ко мне он относился вполне дружелюбно, хотя я никогда не выступал на его лошадях. Впрочем, его вечная взвинченность превращала общение с ним в проблему.
– Келли, – сказал он. – Ваше дело и правда сфабриковано, я очень надеюсь, что скоро все выяснится и вам вернут лицензию. И еще... Я знаю, что Эдвин Байлер собирался передать своих лошадей вашему отцу, мисс Крэнфилд, хотя сегодня вечером он сказал мне, что, даже если бы и мог в настоящих обстоятельствах это сделать, все равно не сделал бы... Но, пожалуйста, учтите, что я, в отличие от бедняжки Грейс, ничего против вас не имею... Я надеюсь, вы все-таки ее простите...
– Ну конечно, мистер Роксфорд, – сказала Роберта, совершенно удовлетворенная этим объяснением. – Пожалуйста, больше не думайте об этом... Да, кстати, – вдруг добавила она. – Мне кажется, вы это заслужили. – И с этими словами она сунула в руки удивленному Роксфорду бутылку водки.
Когда я снова подошел к бару, то увидел, что лорд Гоуэри, напротив, оттуда выходит. Он стоял плечом к плечу с лордом Фертом. Оба с каменными лицами смотрели, как я к ним приближаюсь.
Я остановился в двух шагах от них и занял выжидательную позицию.
– Хьюз, – начал лорд Гоуэри. – Вам вообще не следует здесь быть.
– Милорд, – вежливо сказал я, – это ведь не Ньюмаркет-Хит.
Получилось грубо. Оба оскорбились и сомкнули ряды.
– Наглость ни к чему хорошему не приведет, – сообщил мне лорд Ферт.
А лорд Гоуэри присовокупил:
– Если вы будете вести себя так, то никогда не получите назад лицензию.
– Разве правосудие зависит от хороших манер? – спросил я мягко.
У них сделался такой вид, словно я сказал что-то неслыханное. По их мнению, я совершал самоубийство, хотя я отнюдь не был уверен, что чрезмерная покорность – лучшее средство вернуться на скаковой круг. Кротость обвиняемых, что верно, то верно, одних судей делала снисходительнее, но других – и это тоже правда – суровее. Чтобы получить минимальное наказание, подсудимому следует строить свое поведение с учетом особенностей характера судьи – разумное правило, которым, как с опозданием выяснил я, следует руководствоваться и тем, кто невиновен.
– Мне казалось, чувство стыда должно было бы подсказать вам не появляться здесь, – сказал лорд Ферт.
– Действительно, чтобы прийти сюда, понадобилось взять себя в руки, – согласился я.
Они прищурились, затем снова сделали большие глаза. Гоуэри сказал:
– Относительно распускаемых вами слухов... Я, со своей стороны, самым категорическим образом утверждаю, что вас в ближайшее время не только не ожидает амнистия, но дисквалификация может затянуться именно из-за вашего теперешнего поведения.
Я пристально на него посмотрел. Лорд Ферт открыл рот и снова закрыл его.
– Это не слух, – наконец сказал я, – что мы с Крэнфилдом невиновны. Это не слух, что по крайней мере двое из свидетелей сказали неправду. Это факты.
– Ерунда! – горячо возразил Гоуэри.
– Ваша точка зрения, сэр, не меняет истинного положения вещей, – сказал я.
– Вы сильно вредите себе, Хьюз. – Чувствовалось, что за его надменным фасадом бурлит гнев. Стоит проделать в этом фасаде дырочку, и ударит фонтан! Я продолжил бурение.
– Не могли бы вы сказать мне, сэр, кто предложил вам и другим стюардам вызвать в качестве свидетеля мистера Ньютоннардса?
– И не подумаю, – отозвался он. Голос был громкий, но впервые за это время в нем послышалась тревога.
Ферт с нарастающим недоумением смотрел то на него, то на меня.
– О чем это вы? – спросил он меня.
– Мы с мистером Крэнфилдом были дисквалифицированы несправедливо, – сказал я. – Кто-то послал в мою квартиру Дэвида Оукли, чтобы сделать фальшивый снимок. И мне кажется, лорд Гоуэри знает, кто этот человек.
– Разумеется, я не знаю, – пылко возразил он. – Вы хотите, чтобы вас привлекли к ответственности за клевету?
– Я не клеветал на вас, сэр.
– Но вы сказали, что...
– Я сказал, что вы знали, кто послал Дэвида Оукли. Я не говорил, что вы знали, что фотография поддельная.
– Она настоящая, – упорствовал Гоуэри.