Расследование - Страница 65

К оглавлению

– Нет, – сказал лорд Ферт брезгливо и со скрытым облегчением. – Я этого не думаю.

Слабая улыбка добавила новые морщины к тем, что прочертил страх.

– Спасибо... – Улыбка погасла. Страх усилился. – Как вы думаете, сколько мне дадут?

Лорд Ферт растерянно пожал плечами:

– Вряд ли есть смысл так торопить события. Всему свое время.

– У вас есть шанс сократить срок наполовину, – сказал я.

– Как? – В его голосе звучала жалкая надежда. Я бросил ему канат.

– Вы можете выступить свидетелем на процессе, который меня бы очень обрадовал, – сказал я. – И захватить с собой в тюрьму Дэвида Оукли.

Мартовский эпилог

Вчера я скакал на Кормильце в розыгрыше «Золотого кубка» в Челтенхеме.

Кормилец – неплохой жеребенок, но пока еще не раскрылся как следует. Вяловатый на вид, неуклюже вышагивающий гнедой, с низко опущенной головой. Отнюдь не символ лошадиной грации и красоты.

Старик Стрепсон глянул, как Кормилец ковыляет на параде, и сказал, глубоко вздохнув:

– Он же просто спит на ходу.

– Хьюз его разбудит, – снисходительно отозвался Крэнфилд.

Он стоял в лучах холодного мартовского солнца надменный, как и прежде. Складки вокруг рта, придававшие ему холодно-расчетливое выражение, еще более углубились за последний месяц. Его отношение ко мне не только не изменилось в сторону большей сердечности, но стало еще более сдержанным, еще более властным. Роберта рассказала ему, что лицензии мы получили назад благодаря моим стараниям, но он не счел нужным ей поверить, предпочитая версию вмешательства небесных сил. Стрепсон заметил без всякой задней мысли:

– Келли утверждает, что Кормилец – поздний жеребенок, не отличается скороспелостью и обретет свою лучшую форму примерно через год, в это же время.

Крэнфилд окинул меня сухим взглядом, смысл которого заключался в формуле «знайте ваше место», не отдавая себе отчета, что я предлагал ему превосходное алиби, если Кормилец проиграет, а если выиграет, то его реноме как тренера еще более повысится.

Чуть поодаль стояла молчаливая группа: Джессел, Пэт Никита и их основной жокей Эл Роуч, который должен был выступать на Уроне, и их главная забота состояла не столько в победе, сколько в том, чтобы Урон любой ценой финишировал впереди Кормильца. Джессел излучал такую ненависть и злобу, что я подумал: столь бурные чувства должны причинять ему сильную головную боль. От ненависти такое случается. Как только я это понял, сразу же перестал ненавидеть.

Представляю, какими дикими головными болями страдала Грейс.

Вопрос о выздоровлении Грейс оставался открытым. Ферту каким-то образом удалось заполучить для нее одного из светил психиатрии. Заодно он попросил его посмотреть Джека. Когда я подошел к дверям весовой, лорд Ферт кивнул, приглашая присоединиться к нему, и затем сообщил мне, что сказал психиатр.

– По его словам, Джек вполне вменяем и его ожидает судебное разбирательство. Насчет Грейс он не сделал никаких определенных прогнозов. Сказал только, что их вынужденная разлука – большая для нее удача. Он считает, что у нее сохраняются шансы вести относительно нормальное существование лишь при условии, что их совместной жизни будет положен конец. Навсегда. Иначе все опять повторится сначала.

– Какое холодное, гнетущее предписание...

– Кто знает, – сказал он оптимистично. – Если им удастся оправиться от потрясения, они могут почувствовать себя лучше.

В ответ я только улыбнулся. Лорд Ферт пробормотал:

– Ваш взгляд на мир заразителен, черт побери... Как насчет обеда?

– В любое время.

– Тогда, может, завтра? В восемь. Там за углом от Ритца есть ресторанчик, называется «Каприз»... Кормят в нем гораздо лучше, чем у меня в клубе.

– Отлично.

– И вы расскажете мне, как полиция разбирается с Дэвидом Оукли.

Большую часть прошлой недели бирмингемская полиция осаждала мой дом и обрывала телефон. Они чуть не кинулись мне на шею с объятиями и поцелуями, когда я появился у них с доказательствами, которых хватило, чтобы возбудить уголовное дело против Оукли. Чуть позже они пообещали мне прислать в рамке один из первых трофеев, обнаруженных при обыске: записку Крэнфилда Роксфорду, написанную десять месяцев назад с благодарностью за неучастие в торговле на скаковом аукционе. К записке прилагался чек на пятьдесят фунтов. Внизу записки размашистым почерком Крэнфилда было выведено: «Как договаривались. Спасибо. Д. К.».

Эту записку Оукли и сфотографировал у меня на квартире. А потом придержал как улику против Роксфорда.

Полицейские также рассказали, что за две недели до расследования Джек Роксфорд снял со своего счета шестьсот фунтов новыми купюрами, а через пять дней Дэвид Оукли положил на свой счет триста фунтов такими же бумажками.

Хитрый и изворотливый мистер Оукли при обыске высказал сожаление, что не отправил на тот свет Келли Хьюза.

* * *

Удар колокола, означавший, что пора садиться в седло. Крэнфилд, старик Стрепсон и я отправились к Кормильцу.

На сегодняшних скачках не было Чарли Уэста, дисквалифицированного до конца сезона. Причем, как объяснил ему лорд Ферт, если бы не заступничество Хьюза, он бы получил по заслугам и был бы дисквалифицирован пожизненно. Не знаю, правда, воспылает ли он за это благодарностью ко мне или нет.

Я легко взобрался на Кормильца и осторожно продел правую ногу в стремя. В результате компромисса между мной и моим хирургом гипс был снят всего семь дней назад, но в качестве доброго напутствия великий хирург сказал: «Вы слишком поспешили, и если снова случится вывих, виноваты будете в этом только вы».