Расследование - Страница 17

– Не понадобится для чего?

– Чтобы получить обратно наши лицензии.

– Это же курам на смех!..

– Я серьезно. Чем вы рискуете? Месячным жалованьем вашим конюхам. Разве вы не готовы заплатить эти деньги за то, чтобы через месяц снова вернуться к своей работе? Если это удастся, то владельцы пришлют обратно своих лошадей. Особенно если вы намекнете им, что из достоверных источников знаете: в самое ближайшее время вас восстановят.

– Они мне не поверят.

– Они задумаются. А этого будет достаточно.

– У меня нет шансов.

– Да есть же, сэр, – сказал я с нажимом. – Только если вы сами готовы за это побороться. Скажите вашим ребятам, что вы подержите их на жалованье еще какое-то время. Особенно Арчи. Сходите на конюшню и сообщите им это, не теряя времени. Идите сейчас.

– Сейчас?

– Ну да, – нетерпеливо сказал я. – Возможно, половина из них уже читают объявления о вакансиях и написали другим тренерам.

– Все это без толку, – отозвался Крэнфилд. Он порядком увяз в болоте апатии. – Это безнадежно. И главное, случилось в самое неподходящее время. Мне собирался дать лошадей сам Эдвин Байлер. Все уже было договорено. Но теперь он, естественно, позвонил и сказал, что договор недействителен, его лошади остаются у Джека Роксфорда.

Тренировать лошадей Эдвина Байлера означало найти клад. Это был бизнесмен с севера, сколотивший пару миллионов на торговле по почте наложенным платежом, и немалую часть заработанного он пустил на то, чтобы сбылась его давняя мечта: ему всегда хотелось иметь лучших стипль-чезистов во всей Британии. За каждую из четырех своих лучших лошадей Байлер поочередно выкладывал рекордные суммы. Когда ему чего-то очень хотелось, он платил столько, сколько за это просили. Ему было нужно только самое лучшее, и два последних сезона он занимал первое место в списке владельцев, чьи лошади выиграли больше всех призов. Его лошадей с самого начала тренировал Джек Роксфорд, но я вполне мог понять, почему Байлер подумывал о смене тренера. Роксфорд в общем-то знал свое дело, но это был нервный, неуверенный в себе человек с заискивающими манерами. Такой не мог рассчитывать на расположение стюардов. Байлеру же хотелось вращаться в высшем свете, но такой тренер, как Роксфорд, был тут скорее помехой. Я вполне мог понять, что в глазах Крэнфилда упущенная возможность стать тренером лошадей Байлера была еще одной – и весьма изощренной – пыткой, устроенной обстоятельствами.

Но и для меня несостоявшаяся возможность выступать на лошадях Байлера – а, несомненно, это было бы поручено мне – стала болезненным пинком судьбы.

– Вот видите, – сказал я Крэнфилду. – Лишний повод нам с вами действовать безотлагательно. Пока же вы не только отказываетесь от того, что у вас было, но и от того, что могли бы получить. Почему бы, черт возьми, вам не встать с кровати и не выказать присутствие духа, как и подобает настоящему мужчине?

– Хьюз! – Он рассердился, но продолжал сидеть. И по-прежнему не смотрел на меня.

Тогда я помолчал немного и медленно проговорил:

– Ну что ж, тогда я сам скажу, почему вы сидите и бездействуете. Потому что вы считаете себя отчасти виновным. Вы поняли, что Урон не в состоянии выиграть, и поставили деньги на Вишневый Пирог.

Это доконало его. По-прежнему глядя в пол, он встал. Его сотрясала дрожь.

Глава 5

– Да как вы смеете? – крикнул Крэнфилд.

– Признаться, в моем теперешнем состоянии я смею делать все, что мне заблагорассудится.

– Вы сказали, что нас подставили.

– Это верно.

Его беспокойство стало угасать. Я решил слегка поворошить угли.

– Вы сами подали им наши головы на блюде.

Он судорожно сглотнул, его взгляд метался из стороны в сторону, но он не смел посмотреть мне в глаза.

– Я не знаю, что вы имеете в виду.

– Не будьте таким слабаком, – сказал я. – Помните, как прошел тогда дистанцию Урон? Он был не похож на себя!

– Если вы намекаете, – запальчиво начал он, – что лошадь была мною...

– Нет-нет, допинг исключается. Урона проверяли, и результаты были отрицательные. Это и понятно. Тренеру нет необходимости что-то вкалывать лошади, которую он хочет видеть проигравшей. Это все равно что давить муху бульдозером. Есть гораздо более тонкие методы. Неуловимые. Практически невинные. Может быть, вам следует проявить больше снисходительности к самому себе и открыто признать, что вы внесли свой вклад в проигрыш Урона. Может, вы сделали это подсознательно, страстно желая победы Пирогу.

– Ерунда!

– Подсознание выкидывает с нами порой коварные шутки, – сказал я. – Люди порой уверены, что делают что-то по одной причине, а на самом-то деле совершенно по другой.

– Чушь!

– Беда приходит, лишь когда настоящая причина поднимает свою мерзкую голову и целует вас в уста.

– Замолчите! – Он стиснул зубы и кулаки.

Я глубоко вздохнул. Я просто думал и гадал. И похоже, оказался недалеко от истины. Я сказал:

– Вы устроили для Урона слишком интенсивные тренировки перед самым «Лимонадным кубком». Он проиграл его еще до приза из-за чересчур резвых галопов.

Наконец-то он посмотрел мне в лицо. Глаза его были темные, словно зрачки расширились, поглотив радужку. В глазах читалось отчаяние и безнадежность.

– Все еще было бы не так скверно, – продолжал я, – если бы вы сознались в этом хотя бы самому себе. Потому что тогда-то уж вы не стали бы рисковать и непременно наняли бы адвоката.

– Я и не собирался выбить Урона из формы, – еле выдавил он из себя. – Только потом я понял, что допустил ошибку при его подготовке. Как я говорил на расследовании, сам я ставил на Урона.